При сопоставлении политики США и стран Европейского Союза по отношению к государствам постсоветского пространства и линии, проводимой Россией в отношении стран «ближнего зарубежья» в последние годы, трудно не прийти к выводу о том, что мы имеем дело не просто с двумя различными, но и, по сути, прямо противоположными и потому жёстко конкурирующими друг с другом политическими проектами. С одной стороны, стремление форсировать демократическую трансформацию политических режимов в данных государствах с целью превращения их в сферу своего определяющего геополитического влияния; с другой – попытка обеспечить консервацию существующих режимов (разумеется, там, где ещё не произошла «цветная революция») как важнейшую предпосылку сохранения хотя бы относительной стабильности и неконфронтационного характера отношений России с данными государствами. Это столкновение двух альтернативных проектов развития постсоветского пространства во многом стало определять повестку дня в отношениях России с США и Евросоюзом, являясь, разумеется, фактором, отнюдь не способствующим углублению сотрудничества.

Порой даже создаётся впечатление, что это геополитическое соперничество России и Запада во многом напоминает (правда, в относительно локальном масштабе – с учётом изменившегося соотношения сил) их противоборство в «третьем мире» в период холодной войны: в отличие от Европы, которая была разделена державами-победительницами на чёткие сферы влияния, развивающиеся страны в большинстве своём превратились в пространство «свободной конкуренции», где борьба великих держав за доминирование велась с использованием любых методов – это касалось поддержки как «дружественных» режимов (дружба чаще покупалась, чем была следствием идейной близости), так и разного рода антиправительственных движений.

Правда, сейчас на официальном уровне представители как российских властей, так и американских и европейских правительственных кругов предпочитают обычно воздерживаться от чересчур агрессивных заявлений в адрес друг друга, однако перепалка в отечественной и западной прессе всё чаще также оставляет впечатление новой «холодной войны». В любом случае, обе стороны рассматривают своё взаимодействие на постсоветском пространстве как «игру с нулевой суммой»(1).

Это впечатление ещё более усиливается благодаря тому, что, при очевидном в последние годы нарастании противоречий между США и ведущими державами Европейского Союза по ряду ключевых проблем современной мировой политики, по отношению к постсоветскому пространству эти страны обычно выступают «единым фронтом», или, точнее, европейские страны предпочитают следовать в фарватере американской политики. Следует, впрочем, отметить, что в целом ряде случаев обеспечение столь согласованных действий Запада является «заслугой» самой России, которая своими непродуманными и, мягко говоря, бестактными действиями по отношению к новым независимым государствам способствует консолидации усилий западных держав. Так, вплоть до завершающего этапа президентской кампании 2004 г. на Украине ЕС, благодаря усилиям Франции и Германии, не заинтересованных в усилении позиций Польши в Евросоюзе, занимал достаточно сдержанную позицию в отношении основных кандидатов на пост Президента Украины, хотя симпатии европейских СМИ и, соответственно, общественного мнения большинства стран Европы были однозначно на стороне В.Ющенко. Однако действия российских и поддержанных ими украинских властей не оставили ведущим европейским державам иного выбора, кроме безоговорочной поддержки украинской оппозиции вместе с США и Польшей, которой удалось существенно укрепить свои позиции в регионе. Кроме того, нельзя не признать, что сама направленность эволюции российского политического режима может рассматриваться многими западными лидерами как дополнительный побудительный мотив для ослабления влияния России на постсоветском пространстве.

Переход США при поддержке их европейских союзников в последние годы к политике форсированной демократизации постсоветского пространства стал одной из важнейших причин (разумеется, наряду с причинами сугубо внутреннего свойства) серии т.н. цветных революций последних лет в Грузии, на Украине и в Киргизии. Эти революции, как и иные события последних лет, наглядно продемонстрировали значимость механизмов soft power в рамках указанной геополитической конкуренции и, в целом, как фактора внешнеполитического влияния, который Россия до настоящего времени, по сути, так и не научилась использовать. При этом существенную роль играет формируемый под воздействием ряда факторов образ нашей страны в государствах ближнего зарубежья.

Образ России, конечно, в огромной степени определяется теми принципами и ценностями, на основе которых Россия строит (и, что немаловажно, которые она декларирует) свою политику на постсоветском пространстве и исходя из которых предлагает своим партнёрам некий интеграционный проект.

По этому поводу на протяжении, по крайней мере, последнего десятилетия в российском экспертном сообществе преобладают резко критические оценки; при этом, как представляется, в подавляющем большинстве случаев сколь-нибудь взвешенной альтернативы не предлагается. Так, вполне типичной представляется позиция известного специалиста С.Маркедонова, высказанная им в конце 2004 г. По его мнению, «Россия выбрала самый неудачный из возможный путей интеграции некогда единой страны - на основе ценностей, приведших к ее распаду. Отказавшись от политического наследия СССР внутри страны, российское руководство в ближнем зарубежье проводило и проводит внешнюю политику в духе ностальгии по Советскому Союзу. В результате образ России в странах СНГ и Балтии стал ассоциироваться с советским реваншем, а все российское стало синонимом архаичного»(2). Соответственно, страны СНГ начали и самостоятельные поиски собственной идентичности, и собственные формы участия в различных интеграционных проектах, нередко – без какого бы то ни было российского участия. При этом элиты целого ряда государств ближнего зарубежья однозначно связывают своё будущее с США и Европой. В такой ситуации, когда «родство с СССР как основа больше не работает», для российской политики, по мнению эксперта, остаются возможными лишь два сценария: либо продолжать прежнюю политику и тем самым ещё более отталкивать бывшие советские республики, либо выстраивать в дальнейшем отношения с бывшими советскими республиками «на основе национальных российских интересов и национального эгоизма». В случае реализации второго сценария, который автор почему-то называет инновационным (хотя отказ от прежней политики сам по себе, конечно, не означает реализации инновационного курса) Россия будет восприниматься партнёрами по СНГ «не брюзжащей "старшей сестрой", а выгодным экономическим партнером, привлекательным интеллектуальным центром, сильным и ответственным военно-политическим гарантом. Позиционировать себя как государство продвинутое в развитии демократических институтов, имеющее особые отношения с западными партнерами и готовое стать мостом в Европу»(3).

Мы столь подробно воспроизвели позицию С.Маркедонова, поскольку в последние годы подобного рода воззрения, как нам представляется, возобладали не только в российском экспертном сообществе, но стали весьма популярными и среди представителей властных структур. Весьма характерным представляется последовавшее через несколько месяцев после публикации указанного материала высказывание М.Колерова, Начальника Управления Администрации Президента РФ по межрегиональным и культурным связям с зарубежными странами, играющего ключевую роль в выработке российской политики по отношению к странам СНГ: «Главным движущим фактором России должен быть только экономический эгоизм»(4).

Бесспорно, что по сравнению с проводившейся в предшествующие годы политикой совершенно бессмысленного субсидирования стран СНГ, причём не только тех, которые позиционировали себя в качестве союзников России (в большинстве случаев не стремясь стать таковыми на деле), но и тех, кто практически не скрывал антироссийской доминанты своей внешней политики, экономический (и – шире – национальный) эгоизм как основа российского внешнеполитического курса представляется определённым шагом вперёд. Однако так же очевидно и то, что образ России в странах ближнего зарубежья в последние годы во всяком случае не улучшился; скорее, отношение к России в ряде государств стало более негативным, что не в последнюю очередь связано как раз с новыми чертами российской политики по отношению к странам СНГ. Поэтому, вполне осознавая, что создание благоприятного образа страны является не единственной, а в большинстве случаев – даже и не главной задачей, и реальные экономические интересы страны, как правило, не следует приносить в жертву имиджевой политике, следует понимать и то, что заявления аналитиков и – в особенности – высокопоставленных чиновников, подобные приведённым выше, должны быть если и не исключены полностью, то сведены к минимуму как создающие ненужную напряжённость в отношении с государствами ближнего зарубежья, принимая во внимания, что подобные высказывания зачастую тиражируются средствами массовой информации этих стран, сопровождаясь к тому же весьма недружественными для России комментариями; таким образом, «на ровном месте» создаются невыгодные для РФ информационные поводы для очередного витка антироссийской риторики.

Возвращаясь к приведённому выше мнению С.Маркедонова, я считаю необходимым отметить, что российская политика никогда не была основана исключительно (и даже преимущественно) на советских ценностях, хотя и апеллировала (и продолжает апеллировать) в целом ряде случаев к «ностальгии по Советскому Союзу», что представляется вполне оправданным хотя бы с учётом того, что до настоящего времени даже в Украине более половины населения продолжает сожалеть (по данным опросов общественного мнения) о распаде СССР; этот ресурс (убывающий, но на протяжении ещё многих лет будущий являться весьма значительным) можно и нужно использовать, не делая на него, разумеется, основную ставку. То, что «образ России… стал ассоциироваться с советским реваншем», является, по большому счёту, не результатом российской политики (хотя некоторые действия российского руководства и в самом деле работали и продолжают работать на это), а следствием вполне объяснимой политики элит новых независимых государств, стремившихся к самоутверждению и укреплению своих позиций за счёт форсированного конструирования национальных идентичностей, что очевидно предполагало противопоставление этих государств России и формирование негативного образа России как по-прежнему имперской державы; предотвратить подобное развитие событий после распада СССР российское руководство, по моему мнению, едва ли смогло бы, даже действуя более искусно и в то же время последовательно, чем это происходило на протяжении 1990-х гг.

Но особенно странным представляется нам предположение С.Маркедонова и ряда других экспертов о том, что, выстроив «особые» отношения с западными партнёрами, Россия смогла бы (при проведении грамотной политики) стать для новых независимых государств «мостом в Европу». Во-первых, насколько мы можем судить, заявка на такую роль была сделана Россией уже вскоре после распада СССР, и она была Западом вполне определённо отвергнута. Реализация подобного сценария сейчас, в условиях всё более обостряющейся геополитической конкуренции за влияние на постсоветском пространстве, представляется просто немыслимой. Помимо того, что Западная Европа и (в особенности) США очевидно не нуждаются в таком промежуточном звене, само озвучивание подобных идей способно ослабить позиции России на постсоветском пространстве. Ответ политических и интеллектуальных элит новых независимых государств на подобную заявку России будет очевиден: если Россия предлагает нам свою «помощь» в приобщении к западным ценностям, не лучше ли нам обратиться непосредственно к их источнику? Выдвижение подобной концепции в современных условиях будет означать окончательный отказ России от каких бы то ни было претензий на выдвижение собственного интеграционного (или – шире – объединительного) проекта.

Однако положение России осложняется тем, что она также не может позволить противопоставить себя Западу; возможно, утверждение А.Миллера о том, что «всякий, кто поставлен перед необходимостью делать стратегический выбор между Западом и Россией, выберет Запад и будет прав», а «соревнование с Западом в цивилизационной привлекательности Россия проиграла всерьёз и надолго»(5) и является чересчур категоричным, но немалую долю истины оно в себе содержит.

Мне представляется, что в данной ситуации лучшим (и едва ли не единственно возможным) имиджевым сценарием для России является позиционирование себя и не как «моста на Запад», и – тем более – не как альтернативы Западу, а как «другого Запада» - менее требовательного к готовым сотрудничать с ним странам, менее притязательного, свободного от чрезмерной заносчивости в отношениях со своими партнёрами и не выдвигающего по отношению к ним столь многочисленных и зачастую невыполнимых требований (таких, как форсированная демократизация). Но в то же время Россия должна стремиться предстать в целом демократической страной (пусть и сформировавшей у себя, по выражению Дж.Буша – весьма удачному с точки зрения российской имиджевой политики, «демократию в российском стиле») и современным обществом, привлекательным для интеллектуальных элит стран ближнего зарубежья; страной, по мере возможности удерживающей их режимы от наиболее вопиющих прав граждан (это актуально, разумеется, прежде всего в отношении государств Центральной Азии) и мягко (во всяком случае, в публичном пространстве; в непубличной сфере можно и нужно в целом ряде случаев действовать весьма твёрдо) обращающей их внимание на действительно существующие проблемы с гражданскими правами, положением этнических меньшинств и т.п. «В обмен» же на такую политику, подкреплённую рядом экономических преференций (речь, разумеется, не идёт о возвращении к порочной практике существования «эксклюзивных» цен на энергоносители и т.п.) Россия вправе рассчитывать на отказ (или хотя бы на коррекцию) от прежней политики формирования национальных идентичностей на прежней – т.е. по сути антироссийской – основе, тем более что по прошествии более чем полутора десятилетий с момента распада СССР суверенитету новых независимых государств (за исключением разве что Белоруссии) уже очевидно ничто не угрожает; соответственно, исчезает и необходимость укреплять этот суверенитет указанным способом.

Особо следует остановиться на проблеме формирования позитивного «экономического образа» России. В данной сфере образ страны в известной степени влияет прежде всего на то, насколько охотно власти стран ближнего зарубежья допускают российские компании на свои рынки: будут ли для российского бизнеса создаваться некие (пусть и неформализованные) преференции, или будут обеспечены как минимум равноправные с западными компаниями условия, или же российский бизнес будет подвергаться более или менее очевидной дискриминации, как то происходило на протяжении ряда лет в странах Центрально-Восточной Европы, Казахстане, Азербайджане и т.п. Вполне осознавая, что обеспечение благоприятных условий для проникновения российского бизнеса на рынки стран СНГ находится главным образом отнюдь не в сфере имиджевой политики, в то же время отметим ряд факторов, способных улучшить «экономический образ» России.