Продолжение. Начало - здесь

Какая-то часть кош-агачских казахов пришла к исламу, пройдя лечение у известной казахстанской целительницы Аганы [от каз. "ак ана" – белая мать – Е.Л., О.Н.], сведения о которой принесли вернувшиеся из Казахстана. Агана принимает в собственном диагностическом центре в п. Каскелен под Алма-Атой. Всех своих пациентов она посылает в "малый хадж" – по святым местам Южного Казахстана, в частности в Туркестан. Благодаря её лечению многие кош-агачские мужчины избавились от алкоголизма, а у кош-агачских женщин после посещения Аганы, как правило, открывается дар целительства. Между прочим, в этой связи образуется даже некоторая конкуренция среди врачевателей, поскольку такая деятельность приносит неплохой доход.

Имамы тесно связаны с муллами через советы старейшин при мечетях. В связи с деидеологизацией общественной жизни в период перестройки, начался процесс самоорганизации казахского общества снизу, что и проявилось в деятельности таких советов старейшин. В 1990-е гг. процесс создания советов или их активизации шёл параллельно с открытием мечетей, объединяющих вокруг себя население не только данного населённого пункта, но и ближайшей округи. Помимо собственно людей преклонного возраста, в такие советы входят и «народные» муллы. Последние выполняют в своих деревнях все функции имама, собирают бытыр в своих деревнях, а затем передают его в мечеть; они же транслируют основные суждения и решения имама и совета при мечети, нередко определяют судьбу самого имама, выбирая его (конечно же, окончательно на должность имама назначает муфтият) или формируя общественное мнение против него. Всё это теснейшим образом связывает имамов и мулл.

Религиозное сознание. Почти поговоркой среди российских казахов стала фраза «Чем в глубоком Казахстане, религию лучше держат у нас». Причём под религией понимается даже не знание и исполнение норм классического ислама, а бытование самых разных традиций, составной частью которых является ислам. Даже причину такого отставания объясняют весьма убедительно: «Там муллы погибли, поэтому не знают [традиций – Е.Л., О.Н.]. В Казахстане таких ловили, поэтому погибли они». Бежали же казахи на окраины казахской степи, населённые другими народами. И здесь звание муллы стало почти наследственным.

Оценить мусульманскую составляющую религиозного сознания казахов можно по их практическому отношению к основным исламским предписаниям. Исламская религия, как известно, покоится на пяти столпах: 1) исповедание веры (араб. шахада); 2) молитва (перс. намаз); 3) обязательная милостыня (араб. зякат); 4) пост (араб. саут, у российских мусульман ураза); 5) паломничество в Мекку (хадж). Исполнение всех этих предписаний является обязанностью каждого мусульманина. В реальности жизнь вносит свои коррективы в осуществление этих обязанностей.

Большинство сельских казахов, называя себя мусульманами, подразумевает под этим, прежде всего, соблюдение определённых норм поведения. Характерный рассказ пришлось услышать в Жана-Ауле Кош-Агачского района от 55-летнего казаха: «Я не молда, ведь мусульманам даже пить нельзя. Когда Союз распался, все на молду ушли [стали мусульманами – Е.Л., О.Н.]. Мы тоже собираемся. Пить-курить бросить, стихотворения [т.е. молитвы – Е.Л., О.Н.] читать надо. Собираюсь после Нового Года быть молдой. Мой сын сейчас в Казахстане живёт, он – молда: постоянно в мечеть ходит, пятикратный намаз делает, не пьёт. Он как чистый мусульманин. Он говорит: "Папа, хватит! Болеть не будешь", – говорит». Жена нашего собеседника пояснила, что после Нового Года муж женит младшего сына, отгуляет на свадьбе, тогда-то можно бросить пить и стать мусульманином.

Таким образом, не пить, не курить, читать намаз, а также, добавим, держать пост, праздновать Ураза-айт и Курбан-айт и давать садака и бытыр в мечеть – вот, пожалуй, современные представления о правоверном мусульманине, характерные для людей среднего поколения (40-60-летних), вся сознательная жизнь которых пришлась на время советской атеистической пропаганды. Среди же молодых казахов религиозные настроения заметно усиливаются. Все имамы отмечают, что в мечеть приходит все больше молодёжи, и основные усилия они прилагают, чтобы привлечь в мечеть именно молодых. В этой связи показательно, как в описанной выше ситуации более религиозные дети могут влиять на своих родителей.

В казахской среде есть и такой пласт людей, которые естественным образом считают себя мусульманами, но не считают себя религиозными людьми. К таким можно отнести тех, кто получил не просто высшее, но высшее техническое образование, а также жителей крупных городов (Москвы, Санкт-Петербурга, Самары, Оренбурга, Саратова и др.). Как правило, они в мечеть не ходят (или всё-таки раз в год по окончании поста), «в Бога не верят», намаз не читают, но некоторые обычаи соблюдают, то есть приглашают муллу на поминки, или когда режут барана. Хотелось бы привести здесь выдержку из интервью с предпринимателем с инженерным образованием из Самары, поскольку оно отражает взгляд многих, с кем нам приходилось общаться:

«- Я в мечеть не хожу. … Во-первых, время не позволяет, во-вторых, ну для того, чтобы ходить в мечеть это надо очень религиозным быть. Ну, я пока не в том возрасте, чтобы быть очень религиозным.

- То есть религиозность – это возрастная категория?

- Религиозность – это обязанность, которая накладывается на человека… Вот в хадж сходил, да? Поклялся там не делать того-то, того-то, того-то. Вот ты и должен этого не делать, то есть. Религиозным я могу стать тогда, когда хадж прошёл, дал клятву, и с этого момента я считаю себя религиозным, то есть я дал клятву. А если я не дал клятву… алкоголь тоже же ведь нельзя потреблять. Поэтому тут не только возраст, а работа, которая влияет. Внешние факторы, которые, так скажем, не дают возможности быть религиозным.

Но религия это просто вера. А ходить в мечеть – это значит не только верить, а значит молиться, там молитва где клятва. Правильно?

- …А на уразу?

- Ну, это мы приглашаем специального муллу, который знает, проводит наше застолье, намаз читает, потом заключение делает, тоже читает. То есть это на его плечах всё. Без этого просто это обычное застолье, нет никакой национальной традиции.

А мы как бы учимся, кто слушать умеет, говорить умеет, писать, запоминать, записывает, потом он может сам читать станет, если всё правильно делает.

- Для вас фактор религиозности может играть роль в общении с людьми?

- Нет. Это же, религиозность, – это внутреннее человека. Это вот он сам себе, человек делает ограничения какие-то, то есть я не буду пить, не буду… Один может сделать это сам по себе, дать задания, и выполнять их реально, а другой может взвалить это на плечи Бога или Аллаха и ему клясться. Правильно?

Вера – это выполнение каких-то обязанностей и обязательств.

-Те, кто совершил хадж, для Вас будут авторитетными?

- Это авторитет. Ну, как авторитет? Он может быть авторитетом только, если он отсюда прошёл пешком туда, и пришёл назад. А если он летел на самолёте… Это важно. Допустим, того человека, кто сделал хадж, я уважаю. Потому что я же не знаю, действительно ли он исполнит те обязательства, которые он взял. Но ради того, что он просто поехал? Он может также как и я поехать заради любопытства туда, а может это внутренний такой настрой для того, чтобы пойти и взять на себя обязательства. И исполнять их. Понимаете?».

В этом рассуждении обращают на себя внимание два момента. Первое, это то, как разделяется вера и образ жизни. В научных исследованиях тезис об исламе как образе жизни стал уже общим местом. И услышать такое его подтверждение от непосвящённого человека было важно. Причём это редкий случай, когда рост религиозного сознания не связывался с возрастом. Общеизвестно рассуждение стариков-мусульман о том, что дети вырастут, и станут читать намаз.

Важно и представление нашего собеседника о человеке, совершившем хадж. Действительно, что происходит в последнее время с самим смыслом этого института? В последние лет десять в Мекку из России устремляются в первую очередь люди с некоторым материальным достатком. Одному из авторов этой статьи в 2003 г. пришло письмо от избирательного блока «Великая Россия – Евразийский союз» с поздравлением о приходе «Священного для всех мусульман Месяца Рамадан» и предложением войти в группу для «совместного совершения паломничества (хаджа) в Святые Места Ислама…Стоимость от 1300 у.е.» (Невозможно удержаться от соблазна назвать имена подписавших поздравительное письмо: Председатель Координационного Совета Избирательного блока «Великая Россия – Евразийский союз», Госсекретарь Союзного государства Павел Бородин, Первый президент Республики Ингушетия, герой Советского Союза, генерал-лейтенант Руслан Аушев, депутат Государственной Думы РФ Абдул-Вахед Ниязов и вице-президент Академии геополитических проблем Леонид Ивашов). Теперь стоимость хаджа оценивается от 2000 у.е. Из казахской среды в хадж устремляются успешные предприниматели или же имамы, расходы которых оплачивают религиозные организации. Однако после возвращения из святой земли большинство совершивших паломничество продолжают вести прежний образ жизни, в который входит и курение, иной раз застолье с выпивкой и пр. И в силу этого происходит изменение отношения рядовых казахов к совершившим хадж. Один «народный» мулла с гордостью рассказывал: «Мой дед был в 17 лет в хадж ездил. Хаджи. Люди уважают Кожахмеда. В Мекку ходил пешком». Конечно же, дело не в том, каким способом паломники сегодня добираются в Саудовскую Аравию. Дело в повседневности. Эти люди теряют или даже не приобретают некую сакральную сущность, даруемую святой землёй. Хадж стал своего рода мерилом богатства, успешности. Он усиливает авторитет руководителей предприятий, совхозов в «коммерческом» ключе. Хочется отметить, что и сами совершившие хадж иной раз были удивлены коммерциализацией процесса со стороны властей Саудовской Аравии. Хотя по-прежнему рассказывают с эмоциональным подъёмом немало историй о взаимной помощи мусульман со всего света, которая проявилась, например, когда у одного паломника украли все деньги.

Среди российских казахов утверждается идея «малого хаджа» - по святым местам Казахстана. В первую очередь это города Туркестан с мавзолеем Ахмеда Ясави (и могилой хана Аблая, на время объединившего все жузы) и Чимкент. В Кош-Агаче это явление даже приобрело массовый характер - отсюда регулярно отправляется автобус с такими паломниками. В эти города местный имам отправляет на учёбу молодых мужчин. Мы застали продолжение трагедии, случившейся в связи с поездкой в Туркестан. Во время нашей экспедиции проходили 40-дневные поминки молодого человека, уехавшего для мусульманского обучения в Туркестан, и в последний день своего пребывания, уже по окончании учёбы, умершего от разрыва сердца у мавзолея Ахмеда Ясави, к которому он пришёл перед отъездом на Алтай. Окружающие толковали эту трагедию, помимо других объяснений, и в смысле благости смерти и захоронения в святом месте, это же служило и утешением, хотя, как нам кажется, слабым, для престарелых родителей молодого человека.

Практическая сторона ислама ярко раскрывается в отношении к хаджу у мулл, причём как у получивших образование в медресе, так и «самоучек». Молодой мулла из Самарской области рассказывал нам, что лучше хадж совершить до женитьбы – «после женитьбы тяжело оставлять жену, оставлять семью. В хадж ходят, кому 50, кому 40 лет. Потому что у них уже есть дети, семья, родственники могут приглядеть за этим». Пожилой мулла из этой же области сказал, что не намеревается в ближайшее время совершить хадж, потому что был коммунистом и грешил много, «не отмолил ещё грехи», да и после хаджа придётся от много отказаться.

Известно, что, совершая паломничество, мусульмане строго регламентируют своё поведение. В частности, во двор Главной мечети Мекки паломник ступает с правой ноги, покидая мечеть – с левой. Это правило стало частью суеверия: именно такой порядок – входить с правой ноги, выходить с левой прочно утвердился в народном сознании и бытовом поведении. В юрту ли, в дом ли казахи входят с правой ноги, а выходят с левой, чтобы зло, «нечистое» не проникло в жилище.

Обращает на себя внимание толкование джихада имамами. Как известно, разделяют джихад нескольких видов: 1) «джихад сердца» – борьба со своими собственными недостатками; 2) «джихад языка» – разрешение одобряемого и запрет порицаемого; 3) «джихад руки» – наказание преступивших закон и нравственные нормы; 4) «джихад меча» – вооружённая борьба с неверными, падшие в которой обретают вечное блаженство . Гораздо чаще приходится слышать о большом и малом джихаде, последний собственно является основанием для деятельности радикальных течений. В своих проповедях и толкованиях казахские имамы говорят исключительно о джихаде, обращённом внутрь себя. Рассуждения на эту тему одного нашего молодого собеседника выглядят так: «Джихад считается как борьба – объяснять людям, что надо мусульманами быть. Сперва сам делал, потом корешам письма писал, объяснял. Была только первоначальная война. У нас из Оренбурга трое приходили, джихад делали. Джихад как призыв в ислам. Пророк говорил: «С собой бороться – это хуже войны. Нам ещё предстоит большая война». Это джихад очень тяжёлый». Не раз молодые казахи-мусульмане спрашивали нас: «А вы знаете, что такое джихад?», мы отвечали: «Война с неверными». «Не-ет. Это война с собой, внутри себя, со своими недостатками». Если судить о степени политизированности ислама и мусульман по их отношению к джихаду, а для такого суждения есть все основания, то можно с уверенностью говорить об отсутствии серьёзных политических претензий у казахов-мусульман; политические притязания российских казахов лежат вне религиозной плоскости.

Естественно, частью самосознания казахов является и их прошлое, в том числе приверженность идеологии, являвшейся основой Советского Союза. В наши дни это выражается двояко. В сознании одних произошли метаморфозы, позволившие совмещать коммунистическую идеологию с исламом. Нравственные установки других так и оставили их убеждёнными коммунистами. Последние по-прежнему называют себя коммунистами, и в связи с этим не считают себя мусульманами, то есть религиозными людьми. Брат акбулакского имама говорит: «Я перед Аллахом не могу двойником быть. Коммунистом пришёл, коммунистом уйду». Стоит заметить, что это люди, связанные в большинстве своём в своей бывшей трудовой деятельности с государственными, прежде всего силовыми, структурами. Однако в их позиции нет негативизма по отношению ко всё более широкому распространению ислама, они даже приглашают мулл, как того требует традиция, на похороны или поминки своих родных, однако устоявшееся мировоззрение не позволяет им становиться религиозными людьми.

Более гибкие в беседе за весьма короткое время могут развить свои коммунистические убеждения, а после назвать себя муллой, и рассказать о своей деятельности в качестве мулл. И оба эти сегмента – коммунистический и исламский спокойно уживаются друг с другом в их сознании.

Важным для понимания религиозного сознания казахов является их отношение к молитве-намазу. Редко кто совершает намаз пять раз в день. Это, как правило, имамы, небольшое число престарелых людей (гораздо чаще они держат пост-уразу), и некоторые среди мулл, впрочем, тоже преклонного возраста. Конечно, сюда же следует отнести и учащихся медресе. Как мы показали выше, малая часть казахов-мусульман совершает намаз в джуму. Но с большим рвением, регулярностью, даже любовью казахи самых разных взглядов делают бата – благословение, пожелание, в которое иногда включены элементы молитвы. При произнесении бата руки обязательно сложены в молитвенном (!) жесте. Бата сопровождает жизнь казаха чуть ли не ежедневно. Как известно, все традиционные праздники казахов проходят в несколько этапов, и наиболее важным считается «стариковский той», т.е. одна из первых частей любого праздника для людей пожилых, без спиртного. Если это свадьба, то все старики делают бата молодым, если проводы в армию – новобранцу, если в доме гость – то гостю, при хождении в гости на согм-ет – мясо, заготовленное под зиму и т.д. Бата может делаться и после трапезы, если нет того, кто бы мог прочитать молитву. Считается, что с определённого возраста и мужчины, и женщины непременно должны уметь делать бата. Возможно, бата замещает собой намаз, молитву, поскольку содержит в себе обращение к Всевышнему, который только и может способствовать осуществлению пожеланий.

У людей в возрасте, которые хранят в своей памяти следы советской идеологии, присутствует и элемент иронического отношения к бата (хотя он нисколько не умаляет всей серьёзности их отношения к бата в целом). Например, как-то за столом, за которым не было пожилых мужчин, решали, кто же сделает бата, и тот, кому это было поручено, с необходимым жестом произнес: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Или, в другой раз, мы присутствовали на строительстве ограды вокруг могилы в Кош-Агачском районе. Оно начиналось с женского плача и молитвы, заканчивалось также молитвой. Все родственники, а в этом процессе участвуют по возможности все дети умершего с жёнами, мужьями и детьми, начали разъезжаться. Но никак не заводился трактор (на нём привезли кирпич). И тогда мужчина лет 55-ти сказал: «Это он обиделся, что ему бата не читали».

Общеизвестно, что многие доисламские религиозные представления сохранились в современной жизни казахов, приняв исламскую оболочку и риторику – эти явления не раз описаны в этнографической литературе . Нам тоже приходилось наблюдать у кош-агачских казахов камлание баксы и лечение емши в сопровождении мусульманских молитв. Существует и обратное влияние древних казахских верований на мусульманские представления. Мулла совхоза "Заря", к примеру, стал муллой в пожилом возрасте в 68 лет, после того, как увидел во сне аруака (духа предка). Хотя аруак молчал, но наш собеседник понял, что тот хочет, чтобы он выучился на муллу. Это описание довольно близко напоминает ситуацию, когда духи, часто приходящие именно во сне, побуждают человека стать шаманом. В другом услышанном нами рассказе аруаки охраняли развалины мечети и не давали построить на её фундаменте животноводческую ферму. Строительство удалось осуществить только после того, как «один старик с Мунтайки дал совет», который и выполнили – по углам зарыли свиные головы, и тогда из этого места вылетели два белых лебедя – это улетели аруаки, охранявшие мечеть.

Официальный ислам против народной традиции. Некоторые из традиционных обычаев казахов, по мнению имамов, получивших мусульманское образование в медресе, вступают в противоречие с шариатом, и имамы разными способами борются с такими традициями. Суть конфликта сформулировал имам Ясненского района Оренбургской обл. С.У.Айжанов: «У нас [казахов – Е.Л., О.Н.] бытовой ислам. Мы живём тем, что осталось от дедов. Я стараюсь исправлять. Где есть в моих силах, я запрещаю».

Даур. Пожалуй, наиболее ярко противоречие бытового и официального ислама выступает в похоронном ритуале – наиболее консервативной, как известно, сфере жизнедеятельности. Речь идёт, прежде всего, об обряде, называемом даур, передаче грехов покойного. Для оренбургских казахов второй половины XIX в. он, под названием искат подробно описан И.Алтынсарином. И уже тогда знатоки ислама отмечали его несоответствие шариату: «Искат, по понятиям киргиз [казахов – Е.Л., О.Н.], есть продажа муллам грехов покойника, за узаконенную плату; по шариату же Магомета, искат должно раздать бедным людям в виде приношения Богу за пропущенные покойным при его жизни, считая со времени его совершеннолетия, установленные богомоления (пять раз в день) и за проведения без поста Рамазан (название месяца, в котором мусульмане должны поститься); при этом шариатом не определено для мулл выражаться: «Принимаю грехи умершего» (кутерден бе? кутердим и т.д.); а заставляют говорить это мулл сами киргизы. По шариату, за каждый день жизни умершего полагается искат по 30 фунтов пшеницы, а за постный месяц Рамазан по 35 фунтов, - всего на 365 дней – 277 пудов 20 фунт. пшеницы; количество это оценивается по местной цене на деньги, а деньги меняются на скот, который и должен раздаваться муллам. Так как по такому исчислению требовалось бы от семейства умершего слишком много скота или денег (…), то обыкновенно муллы, для исполнения, по крайней мере, законной формы оценивают скотину, определённую на искат, не в пример дороже её стоимости (…) Обряд этот исполняется киргизами следующим образом: на одной стороне покойника, около головы, должен сидеть его сын или родственник, а на другой мулла, с Кораном в руке, – и сколько лет было умершему со времени, как замечено выше, его совершеннолетия (которое считается у детей состоятельных киригиз с 13 лет, а у бедных с 15 лет), столько же раз передаётся мулле родственником покойного Коран через тело умершего с вопросом: «Принимаешь ли грехи отца моего, брата, или вообще такого-то моего родственника?». Мулла, получая Коран, отвечает: «Принимаю и т.д.»». В примечании И.Алтынсарин замечает, что «по шариату, должна передаваться через тело какая-либо дорогая, принадлежащая умершему вещь; причём, следует вопрос мулле: принимаешь ли эту вещь на приношение, за пропущенные настоящим покойником моления и посты? Мулла должен ответить: принимаю». «В теперешнее время, - продолжает автор, – преимущественно придерживаются и в орде настоящего законного порядка иската» .

Таким образом, по И.Алтынсарину, существовал «настоящий», правильный искат, не противоречащий шариату. Тот же, что бытовал у оренбургских казахов, не соответствовал ему по трем позициям: 1) искат должен раздаваться бедным, а не вручаться в виде подарка мулле; 2) через тело умершего должен передаваться не Коран, а ценная вещь покойного и 3) мулла должен принимать на себя не грехи покойного, а подарок за пропущенные умершим намазы и посты.

Окончание следует

Авторы:
Наумова О.Б.

Ларина Е.И.